I съезд советских писателей

I съезд советских писателей

Антипина В.

Долго ль нам обмазать дело –

Начинайте, братья, смело.

Раз, два, три, четыре, пять

И в порядке дисциплины

Бабы, школьники, мужчины,

Сядем повести писать.

Том написан, жарь другой,

А потом польем рекой.

И на каждом сигнатурка

«Пролетлитературка».

(«Материалы к Первому съезду писателей») [1].

 

      В августе 1934 года в Москве состоялся I Всесоюзный съезд советских писателей, который положил начало Союзу писателей СССР (ССП) - единой творческой общественной организации литераторов страны. За всю историю существования союза писательских съездов было не так много - всего 9. Вполне объяснимо, почему между I и II съездами прошло 20 лет, а последующие собирались с определенной регулярностью – не менее раза в 5 – 6 лет. Все, что власть хотела донести до писателей, было сказано на I съезде, и потребности в проведении второго подобного мероприятия в эпоху жесткого сталинского идеологического контроля над обществом не было. ССП был призван свести к единому знаменателю творческие устремления литераторов, сведя профессиональные принципы деятельности к единственному допустимому властью - к «социалистическому реализму».

     Между тем вопрос о взаимоотношении власти и представителей художественной интеллигенции, в том числе писателей, необходимости и степени их организационного и идейного оформления не теряет своей остроты и дискуссионности даже сегодня, ибо в одной только современной Москве насчитывается восемь писательских организаций, результативность деятельности которых представляется весьма спорной.

      Каким образом и на каких принципах должны быть объединены писатели, необходима ли вообще какая-либо организация, если литературный труд сугубо индивидуализирован? Чтобы ответить на этот вопрос нужно обратиться к изучению истории ССП, особенно к моменту его создания, при этом внимательно отследить организационные, идейные и иные вплоть до материальных аспекты деятельности этой организации.    

     Действительно, в научной литературе часто можно встретить упоминания о I съезда советских писателей, о его значении для фактической перестройки всего литературного процесса в СССР. Однако, работ посвященных собственно съезду практически нет.

     Отметим, что в целом отечественная историческая наука накопила достаточное количество исследований, как фундаментальных, так и посвященных отдельным вопросам организации литературного процесса в СССР.

     В соответствии с общепринятой историографической традицией можно выделить несколько периодов в развитии сюжетов, связанных с деятельностью ССП и съездов советских писателей в исторической литературе. 

     1 период – с середины 1930-х по начало 1950-х годов[2]. Историография советского литературного процесса после объединения писателей в ССП носила, в основном, описательный характер. Партийное руководство им признавалось безошибочным и верным. Подчеркивалась роль лично И. Сталина в формировании литературного процесса.

     II период - с середины 1950-х – по середину 1960-х годов[3]. Изменения в отношении к литературному процессу и роли в нем партийно-государственного руководства произошли в историко-литературоведческих работах сразу после смерти И. Сталина. Но, вместе с тем, основные идеологические установки сняты не были.

     Констатировалось, что «…культ И. В. Сталина нанес немалый ущерб художественному творчеству. В некоторых романах, пьесах и стихах в противоречии с исторической правдой непомерно преувеличивалось значение и роль И. В. Сталина»[4]. Отмечался также его субъективизм в оценке произведений искусства, приводивший к необъективной критике художественных произведений. Были восстановлены добрые имена некоторых литераторов, подвергшихся несправедливой критике: «…теперь может идти речь об ошибках или заблуждениях честных советских литераторов, а не о злокозненных происках врагов народа»[5]. Но роль партии в формировании литературного процесса по-прежнему оценивалась как безусловно положительная и прогрессивная, по-прежнему основной функцией партии по отношению к литературному процессу считалась воспитательная.

       Кандидатская диссертация А. Романовского «Из истории подготовки Первого Всесоюзного съезда советских писателей», написанная в 1958 году[6], была посвящена в основном вопросам подготовки съезда, а о его ходе ничего не говорится. Работа написана в русле концепций и подходов характерных для времени ее создания.    

     III период - с середины 1960 – по середину 1980-х годов[7]. Авторы историко-литературоведческих работ этого периода отмечали недостаточную освещенность литературного процесса 1930 – 1940 годы в исторической литературе, но подлинных причин этого явления раскрыто не было.

     Вмешательство партии и правительства в творческую деятельность объяснялось «объективными» причинами (например, сложностью международной обстановки). Основным лейтмотивом исторически работ было то, что перекосы в литературной политике вызванные деятельностью И. Сталина были, но в целом социалистическое искусство продолжало развиваться: «Культ личности не мог изменить самой природы нового художественного метода, связанного с публичными процессами социалистической действительности и художественного развития, но ощутимый ущерб литературе он причинил»[8]. Но если внимательно присмотреться, то: «…и в художественном творчестве и даже в его теоретическом осмыслении, которое не прекращалось и в те годы, можно обнаружить достаточно острую борьбу двух тенденций: догматической, фетишизировавшей отдельные положения метода социалистического реализма, ориентировавшейся на мнения и вкусы Сталина, с одной стороны, и творческой, развивающей высокие традиции русской литературы и советской литературы предшествующих периодов, откликающейся на запросы жизни – с другой»[9]. В целом мысль представляется справедливой и в наше время, но она выведена из неправильной посылки, то, что было ценного и высокохудожественного в литературе рассматриваемого периода, существовало не благодаря методу социалистического реализма, а вопреки, и развивалось основываясь на таланте писателей, а не на мудром руководстве партии.

     В целом тон историко-литературоведческих работ был оптимистический: «Идейная зрелость и высокий профессионализм основной массы работников литературы и искусства проявились в том, что они сравнительно быстро разобрались в ошибочности «теории бесконфликтности», успешно боролись против формализма, с одной стороны, и натурализма – с другой»[10].

    В этот же период вышло ряд статей, посвященных 40- и 50-тилетию съезда, но большинство из них было небольшого объема. В массе своей это были статьи не центральной прессы, а таких региональных изданий, как «Литературная Грузия», «Сибирские огни», «Урал» и других.

     IV период с сер. 1980-х годов – до наших дней. Стали выходить работы более общего характера, в которых литературный процесс детально не рассматривался, но, тем не менее, в них содержались и некоторые теоретические выводы по проблеме. Например, в сборнике «Наше Отечество»[11] выдвинуты положения о том, что функции работников духовной сферы в тоталитарном обществе сводятся к апологетике существующего строя, что был установлен прямой идеологический гнет над работниками искусства, что проводником партийной линии по отношению к писателям был Секретариат ССП.

     Существует работа, исследующая взаимодействие сталинизма и искусства в целом, это книга Е. Громова «Сталин: власть и искусство». Она носит обзорный характер и касается взаимоотношений И. Сталина со всей творческой интеллигенцией на разных этапах его жизни. Монография отличается выдержанностью оценочных суждений, для ее создания использовались не опубликованные ранее документы из малодоступных архивов. Автор приходит к следующему выводу: «Спору нет, и при нем появлялись произведения высокого эстетического уровня. […] Но в конечном итоге Сталин привел советское искусство к глубочайшему кризису»[12]. Несмотря на несомненную ценность данной работы, необходимо отметить увлечение автора субъективным фактором в развитии исторического процесса. Безусловно, это фактор влияет на историю, но не следует преувеличивать его влияние, а тем более его абсолютизировать.

     Несомненен вклад, который внес в исследование литературного процесса периода сталинизма Д. Бабиченко[13]. Он первым стал анализировать взаимодействие политики и литературного процесса в рассматриваемый период с новых методологических позиций. Автор ввел в научный оборот множество новых документов и дал им подробный комментарий и критическую оценку.

    Однако несомненное обилие общих работ о литературном творчестве в СССР тем не менее не складывается в целостную картину, оставляет для исследователей массу вопросов. Так, например, остались весьма мало изученными вопросы материального обеспечения писателей, их быта, а также история I Всесоюзного съезда советских писателей.

     Источниковую базу статьи можно разделить на несколько групп:

1 – Письма должностных лиц Оргкомитета ССП в вышестоящие организации. Данные письма охватывают широкий круг вопросов, связанных с организацией и проведением съезда, так как все аспекты этого мероприятия должны были быть согласованы с вышестоящими инстанциями.

2 – Отклики на подготовку и проведение съезда. Среди них особую ценность представляют спецсообщения секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел СССР (ГУГБ НКВД СССР), опубликованные в сборнике «Власть и художественная интеллигенция» впервые. Именно эти спецсообщения помогают понять истинные настроения участников съезда во время проведения и после его окончания[14]. К этой же группе источников относятся подпольная листовка обнаруженная на съезде, которая убедительно показывает, что никакой единогласной поддержки советской власти, декларируемой на съезде, не было. Также к этой группе относятся документы опубликованные Л. Вахтиной и Л. Вольфсун. Это сатирические стихи и эпиграммы, посвященные предстоящему съезду[15]. Они в запечатанном конверте были переданы в рукописный отдел ГПБ, а затем, в силу своего содержания были переданы органы НКВД. По данному факту было начато уголовное дело. К сожалению, исследователям, нашедшим этот любопытный документ не удалось выяснить, кто автор стихов, и какова его дальнейшая судьба. Никакой художественной ценности эти вирши не представляют, зато дают представление об отношении части общественности к предстоящему съезду.

3 – Распоряжения и инструкции по материальному обеспечению проведения съезда. Документы этой группы содержатся в фонде Союза писателей СССР (№ 631) Российского Государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ). Из них мы может узнать мельчайшие подробности быта писателей приехавших на съезд и размах этого мероприятия.

4 – Воспоминания современников съезда. Недостатки этой группы источников хорошо известны. К ним относятся субъективизм и желание преувеличить собственную роль в событии. Но без таких документов невозможно понять атмосферу тех лет, почувствовать «аромат эпохи».

5 – Периодическая печать. К сожалению, документы этой группы мало информативны, так как съезду в периодической печати давалась однобокая восторженная оценка, статьи в разных изданиях были однотипными. В основном освещение съезда в печати сводилось к публикации стенограмм и небольших интервью с участниками мероприятия.

                        

***

     Подготовка к съезду советских писателей началась после того, как 23 апреля 1932 года было принято известное Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций»[16]. Согласно документу многочисленные писательские организации объединялись в одну, которая должна была состоять из писателей полностью «поддерживающих платформу Советской власти».

        7 мая 1932 года вышло в свет Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «Практические мероприятия по проведению в жизнь решения о перестройке организаций писателей». Изначально съезд планировался как подконтрольное партии мероприятие: «С первых шагов подготовки съезда партия твердо взяла бразды правления в свои руки. Неоднократно совещания высшего руководства страны проводил лично Сталин с участием ближайшего окружения (Молотов, Каганович, Ворошилов, и др.) […] Они не только контролировали извне каждый шаг писателей, но даже были введены в структуру Оргкомитета (И. Гронский, В. Кирпотин, зав. Агитпропом ЦК А. Стецкий, А. Щербаков, который после съезда станет штатным оргсекретарем СП, не будучи никаким писателем, А. Жданов, который на съезде будет произносить речи от имени ЦК)»[17].

       15 мая 1932 года литературные организации опубликовали в «Правде» письмо, в котором говорилось о созыве съезда писателей и о том, что для его подготовки требуется создать Оргкомитет. В связи с этим на Оргбюро ЦК ВКП(б) 17 мая был утвержден Организационный комитет союза советских писателей по РСФСР, и было принято решение о создании подобных комитетов в других республиках.

     26 мая начал работу ленинградский Оргкомитет Союза писателей. В его президиум вошли Р. Браезе, Л. Мартынов, Н. Тихонов, М. Слонимский, М. Козаков, Н. Свирин, А. Прокофьев, Н. Никитин и Д. Лаврухин.

     Для того, чтобы утвердить руководящие органы будущего союза и выработать его Устав было решено созвать I съезд советских писателей.

     Всесоюзный Оргкомитет был создан 16 августа 1932 года. На основе соглашения между оргкомитетами союзных республик в его состав вошли: весь состав Оргкомитета, восемь представителей от Оргкомитета Украины, четыре от Оргкомитета БССР, шесть от Оргкомитета ЗСФСР, семь от Оргкомитета Средней Азии, всего 50 человек. Почетным председателем остался М. Горький, председателем И. Гронский, секретарем В. Кирпотин. В ноябре 1932 года в его состав вошли также Л. Субоцкий, А. Макарьев, В. Ермилов, Л. Авербах. При Президиуме была создана рабочая часть, которая вела всю оперативную работу. Ответственным секретарем коммунистической фракции сначала был И. Гронский, затем П. Юдин. Всего в состав Оргкомитета вошли 26 человек. За все время работы Оргкомитета состоялось три пленума и несколько общесоюзных совещаний.

      С самого начала Оргкомитет решил провести съезд с большим размахом, но как точно его организовать, какие мероприятия провести в масштабах страны поначалу определить было трудно, поэтому дата открытия съезда несколько раз менялась. Так, в сентябре 1932 года принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) отложить съезд до середины мая 1933 года, затем последовало постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о созыве съезда в июне и, наконец, постановление Политбюро ЦК ВКП(б) об открытии съезда 15 августа 1934 года.    

     Особую роль в подготовке и проведении съезда сыграл вернувшийся из эмиграции в мае 1933 года М. Горький.

     На его квартире были устроены неформальные встречи писателей. На одной из них присутствовало много литераторов, имевших самостоятельнее, не очень-то угодные власти взгляды. Но до нее был брошен пробный шар: 20 октября 1932 года состоялась встреча с писателями-коммунистами. На ней И. Сталин обосновал необходимость создания новой писательской организации: «Вы [рапповцы] выдвигали и расхваливали своих, выдвигали подчас не в меру и не по заслугам, замалчивали и травили писателей, не принадлежащих к вашей группе, и тем самым отталкивали их от себя, вместо того чтобы привлекать их в нашу организацию и помогать их росту […]

       Тут же рядом с Вами росло и множилось море беспартийных писателей, которыми никто не руководил, которым никто не помогал, которые были беспризорными»[18].

     Уже к марту 1933 года прошел ряд мероприятий по подготовке к съезду: два пленума Всесоюзного Оргкомитета, в печати было развернуто обсуждение творческих вопросов, в Москве открылась выставка художественной литературы, был организован выезд бригад писателей в различные регионы страны и т. д.

     В докладной записке секретаря фракции ВКП(б) Оргкомитета И. Гронского секретарям ЦК ВКП(б) И. Сталину и Л. Кагановичу от 16 марта 1933 года был описан примерный «порядок дня», который включал вступительное слово М. Горького о задачах, стоящих перед Союзом советских писателей, политический доклад (докладчика должен был наметить ЦК ВКП(б), отчет Оргкомитета Союза советских писателей СССР (докладчиком должен был быть И. Гронский), выступление о задачах советской драматургии и об уставе Союза советских писателей, доклад мандатной комиссии и выборы правления союза и ревизионной комиссии[19]. 

     И. Гронский предложил предварительно утверждать тезисы докладов и резолюций, для чего докладчики обязывались предоставлять тексты их докладов заранее[20].

     Также было определено количество участников съезда: «Норму представительства на съезд мы предлагаем установить, исходя из общего количества делегатов съезда, в 500-600 человек, т.е. один делегат от десяти членов союза (по предварительным подсчетам союз будет иметь 5.000 членов)».[21]

      Все эти предложения были учтены и претворены в жизнь.

     В мае 1933 года работа по подготовке съезда застопорилась в связи с продолжительной болезнью И. Гронского, его на это время заменил А. Фадеев, в помощь которому в Секретариат введен В. Ставский.

     Несмотря на это заведующий отделом культурно-просветительской работы ЦК ВКП(б) А. Стецкий считал безосновательным откладывать начало работы съезда, о чем он сообщил в докладной записке секретарям ЦК ВКП(б) от 22 мая 1933 года, так как некоторая подготовительная работа была Оргкомитетом уже проведена, был решен вопрос о структуре союза, а тезисы докладов были почти готовы.

     15 июля 1933 года состоялось всесоюзное совещание председателей Оргкомитетов республик. Перед его началом комфракция собрала всех коммунистов для разговора о недостатках в работе Оргкомитета. С большой речью выступил А. Фадеев, отметивший, что существовала групповщина, что литераторы стремились к объединению, за исключением Л. Авербаха. В. Ставский отметил, что в работе Оргкомитета проявляются черты администрирования[22].

     15 августа того же года на заседании Президиума оргкомитета выступил М. Горький с предложением представить на съезде теоретический доклад о сущности социалистического реализма и о постановке вопроса о создании истории фабрик и заводов.

     1 декабря 1933 года открылся Вечерний рабочий литературный университет, в том же году начал свою работу Литературный институт имени Горького.

    С 10 мая 1934 года было опубликовано сообщение о приеме в ССП СССР.

     Вообще к открытию съезда были приурочены многочисленные мероприятия, призванные привлечь внимание общества к нему, вызвать интерес населения к художественной литературе, и даже развлечь прибывших на съезд делегатов. Так, например, 15 мая 1934 года в Москве открылась выставка художественной литературы. Она разместилась в двух павильонах Центрального парка культуры и отдыха имени М. Горького. Выставка состояла из 11 разделов с очень широкой тематикой: был вводный зал, который показывал роль и значение художественной литературы в революционном движении, был зал демонстрирующий, как пользовались художественной литературой классики марксизма-ленинизма, следующий зал показывал, как их деятельность отражена в художественной литературе и фольклоре, еще один показывал роль писателя в жизни советской страны[23].

     Другим подготовительным мероприятием был выезд бригад писателей в различные регионы страны, его целью была подготовка местных писательских организаций к съезду. Инициатором этих поездок был М. Горький. Подобные мероприятия уже проводились ранее, например, поездка писательской бригады в Туркмению и поездка Н. Тихонова, П. Павленко и В. Луговского в Дагестан, во время которой был «открыт» «Гомер ХХ века» Сулейман Стальский, впоследствии с оглушительным успехом выступивший на съезде.

     Существует мнение В. Баранова о том, что перед съездом власть хотела деморализовать М. Горького, так как боялась, что помимо подготовленной и проверенной речи он сможет решиться на смелые высказывания, идущие вразрез с официальными установками. Поэтому исследователь выдвигал версию о том, что случившаяся 11 мая 1934 года смерть сына пролетарского писателя М. Пешкова – преднамеренное убийство[24]. Как бы то ни было, из-за состояния Буревестника революции после смерти сына, съезд был в очередной раз отложен, на сей раз до середины августа 1934 года.

     Сам Алексей Максимович прервал участие в подготовке мероприятия и 12-21 июля совершил путешествие на пароходе «Клара Цеткин».

     В адрес съезда приходили многочисленные подарки, что было отличительной чертой того времени (вспомним состоявшийся позднее, в 1949 году, юбилей И. Сталина). Один из современников съезда, будущий писатель П. Лиходеев вспоминал: «…был также подарок и от нашей школы – средней школы городка Сталино, Донбасс.

     Это был адрес в красной бархатной папке. […] Мы написали на ватмане золотыми буквами: первому в истории человечества съезду советских писателей. Мы очень гордились этими словами, потому что они предвосхитили слова Максима Горького, который сказал, что это первый за всю многовековую историю литературы съезд литераторов советских социалистических республик. […]

     Наш учитель рисования нарисовал в папке портрет Максима Горького. Я помню, что Горький получился плохо, и узнать его можно было только по усам и жилистой шее.[…]

     Я не помню, кто выводил каллиграфическую вязь адреса. Но я помню, что это была девочка. Ее выбирали на пионерском сборе, обсуждали ее достоинства, напирая на дисциплину и хорошее поведение, а также на обещание подтянуться по математике и физике. И мы дали торжественное обещание, что девочка эта подтянется к началу нового учебного года, и мы ей поможем. Мы стояли за нею, смотря, чтобы золотые чернила не капнули золотой кляксой. И когда клякса шлепалась, девочка плакала и брала новый лист ватмана, начиная сначала.

     Этот адрес подписали золотыми буквами отличники учебы и активисты общественной работы. Девочка не подписала. Она не была ни активисткой, ни отличницей […]»[25].

     Местом проведения съезда был определен Колонный зал дома Союзов, и необходимо было соответственно украсить помещение. Любопытный факт вспоминал В. Кирпотин: «Уже на пороге открытия неожиданно встал вопрос, как украсить Колонный Зал Дома Союзов, предназначенный для первого в стране всесоюзного писательского форума. Не хотелось повторять привычных шаблонов. Но неприемлемы были и некоторые уж совсем фантастические проекты. На последнем совещании, проходившем в кабинете у Стецкого, не прося слова, одной фразой я предложил развесить в зале портреты классиков. Стецкий встал, пожал мне руку - вопрос был решен»[26]. Писатели по этому поводу иронизировали:

Хватало места всем вполне

Кто на трибуне, кто в партере,

А кто и просто на стене!

Так например, всех огороша,

Нам факт явился как во сне –

На кафедре Толстой Алеша,

Толстой же Лева – на стене.

      В доме Союзов были проведены некоторые мероприятия для подготовки помещения к проведению съезда. Колонный Зал Дома Союзов, где должна была проходить вся работа съезда писателей, был художественно оформлен и радиофицирован. По радио должны были передаваться основные доклады и выступления писателей. Союзкинохроника должна была снять работу съезда. Была выделена киногруппа – бригада операторов и осветителей. Киносъемка должна была проводиться в двух вариантах – для звукового кино и для немого. Отдельные выступления на съезде должны были быть записаны на радиопленке[27]. Все для проведения этих мероприятий было подготовлено заранее.

      Еще до начала съезда, когда большинство делегатов уже прибыло, им была выдана небольшая анкетка, призванная помочь организаторам лучше построить досуг писателей:

     «Дорогой товарищ!

     Во время съезда предполагается организовать ряд встреч, экскурсий, просмотров пьес и кино-картин.

     Культкомиссия просит подчеркнуть перечисленные ниже мероприятия, в которых Вы хотели бы принять участие»[28]. Среди предложений были экскурсии на метрострой (спуск в шахту), на завод им. Горбунова, на автозавод им. Сталина, в аэропорт (полеты на аэропланах), на строительство канала Москва-Волга, на выставку «Наши достижения», в мототехническую часть имени Малиновского и в Кремль. Были запланированы встречи с учеными (академиками), с архитекторами (для ознакомления с планом новой Москвы), с иностранными писателями. Делегаты должны были посетить театры и посмотреть постановки пьес «Чудесный сплав» В. Киршона и «Бойцы» Б. Ромашова, а также кинотеатры и посмотреть ряд фильмов («Пышка», «Три песни о Ленине», «Восстание человека», «Веселые ребята»).           

     В день открытия съезда (17 августа 1934 г.) перед Домом Союзов собралась огромная толпа желающих воочию увидеть известных писателей. Даже сами делегаты съезда с трудом протискивались через толпу. Одна из делегатов А. Караваева вспоминала об этом дне: «Солнечным августовским утром 1934 года, приближаясь к Дому Союзов, я увидела большую и оживленную толпу. Среди говора и аплодисментов – совсем как в театре – слышался чей-то молодой голос, который энергично призывал: «Товарищи делегаты Первого съезда советских писателей! Входя в этот зал, не забудьте поднять ваш исторический мандат! Кто, какой делегат и откуда явился на съезд… Советский народ желает всех вас видеть и знать! Называйте, товарищи, вашу фамилию и предъявляйте ваш делегатский билет!» Каждую писательскую фамилию этот энергичный юноша звучно повторял дважды, и собравшиеся дружными рукоплесканиями встречали появление нового делегата»[29].

     На съезде помимо писателей выступали рабочие и крестьяне, проводились встречи с авторами книги «База курносых» из Иркутска (во главе их делегации стоял поэт Иван Молчанов-Сибирский), с работниками ЦАГИ, которые проектировали самолет «Максим Горький», с железнодорожниками, с метростроевцами, с рабочими карандашной фабрики «Сакко и Ванцетти», а так же состоялась поездка на канал «Москва-Волга».

      Освещение съезда в печати было довольно однообразным и скучным. Так, в «Литературной газете» освещение сводилось, в основном, к публикации стенограмм съезда, фотографий участников и интервью с ними. В «Вечерней Москве» помещались краткие отчеты о ходе работы съезда и небольшие интервью с его участниками, весь пафос которых заключался в заявлениях о грандиозности происходящего.

     Однако без широкого освещения в прессе съезд не мог оказать того идеологического влияния, которое предполагалась властями, поэтому уже 21 августа появилось постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об усилении освещения в печати заседаний Всесоюзного съезда писателей», где газеты «Правда» и «Известия» обязывались помещать речи ораторов от национальных литератур полностью или, как минимум, на две трети. Этим изданиям разрешено было делать 4 или 2 «вкладки» на все время работы съезда[30].

      Однако литераторы все же сумели внести разнообразие в скучные газетные публикации. Например, Ю. Олеша и Вал. Стенич сочинили шуточную поэму «Москва в те дни была Элладой»:

Средь мрамора в Колонном зале

Пятнадцать дней мы заседали,

Шумел, гудел наш первый съезд. […]

Пора, уже взлохмачен, потен,

Вбежал в президиум Кирпотин,

Уже выплывает точно морж,

В зал заседаний Ольга Форш […]

И вдруг – весь зал мгновенно замер,

И вдруг – рукоплесканий гром,

Скрестились взоры фотокамер

На появившемся, на нем.

А он, в невероятном свете

Ликующих прожекторов,

Отмахивается от этих

Эпитетов, юпитеров,

От почестей, от восхвалений,

Как буря плещущих опять,

Рукой, которую жал Ленин,

Рукою, написавшей «Мать»! […]

И цель для многих фотографий,

Рекорд неслыханной красы,

На Оскаре-Марии Графе

Невероятные трусы!

Все зданье крики оглашают,

Толпа стоит, раскрывши рот, -

Трусы Марию украшают,

Но Оскара… наоборот! […]

И как «Аврора» ночью невской

Ходила к сумрачным мостам,

Так входит Всеволод Вишневский,

Грозя бесчисленным врагам,

Глазами водит еле-еле

Волочит ноги, чуть дыша…

Откуда, братцы, в жирном теле

Такая нежная душа? […]

Бухарин реплики ловил,

Демьяна Бедного заметил

И в гроб сойти благословил.

Но как он ни старался рьяно,

И как ни плел доклада нить,

Не смог он Бедного Демьяна

Забвенья саваном покрыть. […]

Москва в те дни была Элладой,

Помноженной на коммунизм!

 

 

***

     Перед съездом, стояли политические задачи. Он был призван продемонстрировать единство советских писателей в поддержке коммунистической идеологии.

     Поэтому еще до начала съезда с весны 1934 года секретно-политический отдел ГУГБ НКВД СССР начал составлять регулярные (примерно раз в 2-3 дня) спецсообщения. Их готовили начальники отделений НКВД, информация, предоставляемая ими, представляла разительный контраст с бравурными статьями в газетах и последующими воспоминаниями очевидцев, опубликованными позднее в советской печати.

     В спецсообщении от 12 августа содержалась характеристика делегаций, прибывавших на съезд (УССР, БССР, делегация восточной Сибири и т.д.)[31]. Как оказалось среди делегатов были бывшие эсеры, анархисты, националисты. Некоторые из них в прошлом создавали антисоветские произведения и боролись с советской властью. Пристальное внимание органов НКВД к делегатам съезда было в этом контексте вполне понятным.

     Безусловно, участники съезда не могли не чувствовать искусственности происходившего. Власть хотела объединить совершенно разных по мировоззрению, творческим методам и эстетическим склонностям людей. Подобное возможно в случае уважения к тем, кто мыслит и творит иначе. Однако этого взаимного уважения не было и в помине еще совсем недавно. Теперь же по приказу сверху литераторы должны были «подружиться»: «Смутное ощущение неловкости у всех. Еще вчера все было органичней. РАПП был РАППом, попутчики – попутчиками. Первый пользовался административными приемами в борьбе, вторые возмущались. И вот всем предложили помириться и усадили за один стол, и всем от этого административного благополучия неловко. В президиуме Пастернак рядом с бывшими вождями РАППа. Когда называют фамилию Маяковского, то все непременно аплодируют. Выступает Мальро, качая головой, нет, закидывая голову, страдая тиком. Бродит по фойе огромный толстяк австриец или немец, в коротеньких штанах на лямочках, в толстых чулках до колен с недоумевающе-сердитым выражением лица. […] Говорит о доверии к писателям Эренбург. Горький, похожий на свои портреты, отлично, строго одетый, в голубоватой рубашке, модной в те дни, с отличным галстуком, то показывается в президиуме, то исчезает, и мне чудится, что и ему неловко, хотя он является душой происходящих событий»[32].

     Во время работы съезда случился эпизод, не получивший, по понятным причинам, широкой огласки в советское время[33]. Дело в том, что на съезде была обнаружена подпольная листовка. По этому поводу 20 августа была составлена записка заместителя начальника секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР Г. Люшкова Г. Ягоде, в которой сообщалось об имевшем место на съезде факте и сообщено о принятых мерах по обнаружению автора.

     Листовка была написана карандашом под копирку печатными буквами, распространялась среди участников съезда по почте. Она была написана от имени группы советских писателей и адресована к зарубежным коллегам. Авторы признавали, что их группа малочисленна, при этом объясняли это тем, что остальные честные люди запуганы: «Мы даже дома часто избегаем говорить так, как думаем, ибо в СССР существует круговая система доноса». Они призывали не верить тому, о чем говорилось на съезде и начать борьбу с «советским фашизмом […] Вы в страхе от германского фашизма – для нас Гитлер не страшен, он не отменял тайное голосование. Гитлер уважает плебисцит […] Для Сталина – это буржуазные предрассудки» [34].

     Большую роль в политической подготовке съезда сыграли собрания делегатов - коммунистов, где участники были предупреждены об опасности групповых настроений. Именно поэтому: «Все старались, как умели, перекрыть друг друга идейностью выступлений, глубиной постановки творческих вопросов, внешней отделкой речи»[35].

     И во время проведения съезда Комгруппа Президиума не дремала, даже когда поэты-коммунисты во главе с А. Безыменским решили «проработать» Бухарина на съезде из-за его «теперешних суждений и прежних ошибок», их намерение осудили, заявив о недопустимости предварительных групповых совещаний и политических обобщений[36].

     Эффективность подобных предупреждений очевидна по следующему эпизоду: «Федор Гладков пригласил Кириленко и других украинских писателей (преимущественно коммунистов) «пить чай». Встреча не состоялась, так как приглашенные решили, что их могут обвинить в групповщине, на необходимость борьбы с которой в самой резкой форме им было указано на совещании делегации»[37].

     Но все же трудно было помешать неформальным встречам писателей – не все они были настроены скептически по отношению к съезду, многие испытывали эмоциональный, подъем, а кто-то просто хотел пользуясь случаем пообщаться с коллегами, которых потом будет трудно увидеть. П. Бровка вспоминал: «У нас, молодых, тогда было много незабываемых встреч. Мы восторженно следили за стариками, прислушивались к ним, а по вечерам собирались у кого-либо в гостиничном номере, а то и в небольшом подвальчике-ресторанчике на Тверской […]»[38].

     Вот еще одно воспоминание о неформальной встрече во время работы съезда, оно принадлежит Савве Голованивскому: «После одного из заседаний делегаты долго не расходились – толпились в кулуарах и горячо дискутировали.

     Помню, что при выходе на улицу ко мне подошел А. И. Безыменский и тихонько попросил прийти в восемь часов к нему: соберутся и другие товарищи»[39]. Автор воспоминаний несколько опоздал на встречу. Когда он пришел, то понял, что попал не на ужин, как предполагал, а на импровизированное собрание. Там были Д. Бедный, И. Кулик, А. Жаров, А. Сурков, А, Прокофьев, М. Светлов, С. Кирсанов и другие, с которыми С. Голованивский был не знаком. Они обсуждали творческие вопросы. 

     Политические разговоры все же велись в кулуарах съезда, становясь известными власти благодаря осведомителям.

     Критика работы съезда велась делегатами и «справа» и «слева». Например, Семенко заметил: «И мы сидим и аплодируем, как заводные солдатики, а подлинные художники слова, борцы за национальную культуру гниют где-то в болотах Карелии и в застенках ГПУ»[40].

     Критика с совершенно иных позиций звучала из уст Петра Орешина: «Что можно ожидать от Бухарина, если он провозглашает первым поэтом бессмысленного и бессодержательного Пастернака. Надо потерять последние остатки разума для того, чтобы основой поэзии провозгласить формальные побрякушки. А то, что кругом кипит борьба, что революция продолжается, - об этом совершенно забыли»[41]. Примечательны также слова М. Шагинян: «Доклад его [Горького] на съезде неверный, не правильный, отнюдь не марксистский, это богдановщина, это всегдашние ошибки Горького. Горький - анархист, разночинец, народник, причем народник-мещанин, не из крестьян…»[42].

     В письме А. Жданова И. Сталину можно прочесть следующие строчки: «Съезд хвалят все вплоть до неисправимых скептиков и иронизеров, которых так немало в писательской среде»[43]. Но в первые дни работы съезда его организаторы испытывали серьезные опасения за его работу, так как он начинался с докладов, которые авторы зачитывали, превращая съезд в скучнейшую процедуру, поэтому многие делегаты бродили по кулуарам.

     Вновь назначенный руководителем ССП А. Щербаков, побывав на съезде, сделал такую запись в своем дневнике: «На съезде был полчаса. Ушел. Тошно»[44].

       Когда начались прения, произошло оживление, залы оказались битком набиты.

       Об этом же писал жене и Б. Пастернак 22 августа: «Съезд, утреннее заседанье.

      Дорогая Киса, пишу тебе за столом президиума в Колонном зале (на эстраде). Только что говорила Мариэтта Шагинян, произнесшая замечательно содержательную речь. Вчера на вечернем заседании председательствовал я, а потом в 12 ч[асов] ночи был вечер-встреча с груз[инскими] делегатами, я и Коля Тихонов читали свои переводы, и я лег в 5 часов утра, так что сейчас совсем сонный. Вечером же обедали с Гарриком и Паоло в ресторане. […] Мне все время страшно хочется домой, […] но ехать мне невозможно. Да и было бы глупо: как раз открытье съезда (первые дни) отпугнуло нас своей скукой; было слишком торжественно и официально. А теперь один день интереснее другого: начались пренья. Вчера, напр[имер], с громадным успехом и очень интересно говорили Корн[ей] Чуковский и И. Эренбург. Кроме того, мне и неудобно уезжать до доклада Бухарина и Тихонова»[45].

     Но не все восторженно принимали происходящее. Настроение депутатов определить не трудно основываясь на спецсообщениях секретно-политического отдела ГУГБ НКВД СССР. М. Пришвин отмечал «скуку невыносимую»[46], П. Романов - «отменную скуку и бюрократизм»[47], П. Росков окрестил съезд «сонным царством», И. Бабель - «литературной панихидой»[48]. Да и Б. Пастернак в итоге пересмотрел общее отношение к съезду: «Пастернак говорил, что раньше у него были большие надежды на съезд – он надеялся услышать на съезде совсем не то, чему посвятили свои выступления ораторы. Пастернак ждал речей большего философского содержания, верил, что съезд превратится в собрание русских мыслителей. Речь Максима Горького показалась ему одинокой на съезде. […]

-          Я убийственно удручен, - повторил он несколько раз. – Вы понимаете, просто убийственно!»[49].

     Важно отметить, что, даже по мнению А. Жданова, писатели-коммунисты выступили на съезде значительно бледнее, серее, чем беспартийные. Правда, он не согласился с мнением, высказанным М. Горьким, что коммунисты не пользовались никаким авторитетом в писательской среде[50].

     Одним из важнейших вопросов съезда было развитие национальных литератур и их взаимодействие с русской. Первоначально в повестке дня этого вопроса не было, но затем доклады по украинской, белорусской, грузинской, татарской и другим национальным литературам собственноручно включил в план М. Горький[51]. А потом в дело вмешался и сам И. Сталин. Вот свидетельство об этом Бесо Жгенти: «Однако выработанный предварительно план вдруг неожиданно и в корне изменился. В период пребывания в Москве М. Торошелидзе был приглашен И. В. Сталиным, который пожелал ознакомиться с положениями доклада, предназначенного для прочтения на съезде. По возвращению в Тбилиси М. Торошелидзе срочно собрал тогдашнее руководство Союза и подробно рассказал нам о содержании этой беседы […].

      - Как? Вы скажите съезду, что грузинский народ только после Октябрьской революции обрел возможности творчества, а до той поры ничего не создал в области культуры? […] Передайте грузинским писателям от моего имени, что, если они не могут нечто подобное тому, что создали наши предшественники в области культуры и литературы, пусть хоть окажутся в состоянии показать это наследие. Доклад Вы должны начать хотя бы с Шота Руставели, если не с более раннего периода»[52].

    Пожелание И. Сталина было воплощено в жизнь, съезд уделил немало времени проблемам национальных литератур. После съезда начался массовый перевод произведений национальных писателей на русский язык, а русских - на языки народов СССР.

     О политическом значении съезда весьма точно писал А. Карцев: «С кем бы я ни беседовал о съезде, все сходились прежде всего на том, что это, по преимуществу, политика. Политические результаты съезда огромны, особенно за границей внушительное зрелище»[53].

     Однако, с политической точки зрения, несмотря на все усилия власти, съезд был проведен небезупречно. Если внешне писатели были объединены на единой платформе соцреализма, то внутренне они были далеки от единомыслия.

 

***

      Для литераторов съезд был еще и своеобразной ярмаркой тщеславия. Они пристально следили за тем, кого и в каком качестве пригласят на съезд, кого выберут в президиум и так далее. Они видели в этом свидетельства признания властями их заслуг.

      Даже те, кто в обычной жизни не стремился ко внешнему успеху, не смогли устоять и принимали участие в «соревновании». Так, у Е. Полонской в начале съезда было угнетенное настроение. Дело в том, что для литераторов Ленинграда на съезд выделили немного делегатских билетов. В писательской организации города на Неве знали, что поэтессу мало волнует «табель о рангах», зато другие литераторы могут обидеться, если вместо делегатского билета им дали бы гостевой. Е. Полонская отнеслась к этому спокойно, но когда в первый день съезда она хотела войти в зал, ее остановили и отправили через другой вход на хоры. Все бы ничего, если бы с поэтессой рядом не было бы ее учеников, недавних слушателей литературных кружков, которые получили полноправный билет. От обиды она расплакалась, но тут ее увидел Вс. Иванов и провел ее в зал. Позднее писатель достал для своей давней знакомой полноправный билет[54].

     Писатели внимательно прислушивались к выступлениям друг друга и наблюдали за поступками, пытаясь понять, как то или иное слово или действие может повлиять на положение в литературной иерархии. Е. Шварц вспоминал: «Никулин по поводу выступления Олеши дразнил его: «И носки вы снимали, и показывали зрителям подштанники – а чего добились? Выбрали вас в ревизионную комиссию, как и меня»»[55].

      Доходило до абсурда коллеги ревниво следили, чтобы их всех одинаковое количество раз рисовали… карикатуристы: «Каждый день отчеты о съезде печатались в газетах. Приехали наши карикатуристы. Особенно славились шаржи Антоновского. И я с восторженным удивлением узнал, что москвичи некоторые пожаловались в президиум съезда, что Антоновский все изображает своих, а их, москвичей, обходит. Эта жалоба даже утешила меня своей откровенностью. Все учитывалось на съезде: кто, в какой гостинице, кого куда позвали, кому дали слово, а кому нет, и даже карикатуры учитывались. Незримые чины, ордена и награды были столь же реальны, как табель о рангах»[56].

 

***

     Нельзя не сказать и о материальных аспектах проведения съезда. Он проходил с 17 по 30 августа 1934 года в Колонном зале Дома союзов, вмещающем около 1600 человек. Стоимость эксплуатации зала составляла 3500 рублей в день. Вместе с расходами на художественное оформление здания сумма составила около 54 000 руб[57].

     Питание участников съезда было централизованным и бесплатным для делегатов. Оно было организовано в помещении ресторана по Большому Филипповскому переулку. Стоимость дневного питания писателей (завтрак, обед и ужин) составляла 35 руб. Таким образом, на питание делегатов на период съезда планировалось потратить 262 500 руб. После совещания у А. Стецкого (21 июля 1934 г.) стоимость дневного питания была увеличена до 40 руб., таким образом, расходы на питание возросли до 300 000 руб[58].

     Для лучшей организации работы ресторана была разработана «Инструкция для ответственного по питанию делегатов 1-го Всесоюзного съезда Советских писателей». Согласно этому документу делегатам выдавались талонные книжки на обслуживание, которые были именными и не могли быть переданы другому лицу. При входе в ресторан устанавливался контроль, который имел право проверять наличие делегатского билета. В случае утери книжки, необходимо было сообщать ответственному по питанию и получить временные талоны. Утерянные книжки аннулировались. При отъезде делегаты должны были сдавать свои талонные книжки. Просроченные талоны считались недействительными.

     Питание производилось четко по расписанию: завтрак с 8 до 11часов 30 минут, обед проходил в две смены (с 15 до 16 часов 30 минут и с 16 часов 30 минут до 18 часов), ужин с 22 часов до 1 часу ночи.

     В ресторане на видном месте было вывешено объявление о том, что со всеми жалобами нужно обращаться к ответственному по питанию. 

     В Доме Союзов был организован дополнительный платный буфет для обслуживания делегатов и президиума.

     В исключительных случаях (задержка заседаний, экскурсии и т. д.) график питания мог быть изменен по согласованию с ответственным по питанию[59].

     Еще до начала съезда, 16 августа, Б. Пастернак писал жене: «Думаю, больше всего времени […] займет тут питание, на которое получил уже талон и которым нельзя будет пренебречь, потому что оно бесплатное […] и хорошее, но где-то на Тверской»[60]. Е. Шварц вспоминал о питании на съезде: «Обедами, завтраками и ужинами во все время съезда кормили нас бесплатно в ресторане на Тверской […]. В ресторане играл оркестр, все выглядело по-ресторанному пышно, только спиртные напитки не подавались. Да и то днем. Вечером, помнится, пили за свой счет»[61].

     Для организации переездов делегатов и организаторов съезда было выделено 25 легковых машин, 6 автобусов для коллективных поездок, 5 грузовиков для перевозок. Всем делегатам предоставили право бесплатно пользоваться общественным транспортом в Москве на период съезда. На завтрак, обед и после ужина делегатов развозили централизованно. Также были забронированы места на железной дороге на обратный проезд[62].

     За несколько месяцев до съезда был заключен договор с Управлением гостиницами на 350 мест в Брянской гостинице, но затем количество мест было увеличено на 150 и заменена гостиница. Теперь делегаты должны были жить в Большой Московской гостинице (Гранд Отель) – 100 человек, в гостинице Россия (Дом Востока) – 150, Союзной – 100 и в 3-ем Доме ЦИК – 150 .[63]

      Значительными были и расходы на культурную программу. Заранее были приобретены театральные билеты, организован просмотр кинокартин для всех делегатов. Были устроены вечера национальных литератур, экскурсии, ужин с академиками и учеными. Всех делегатов бесплатно фотографировали. Им выписали газеты и подарили специально выпущенные съездовские журналы. На все эти мероприятия было потрачено 38 400 руб.

     Многие из делегатов впервые были в Москве, другие уже ее посещали, но для большинства из них поездка в столицу было не только возможностью побывать в культурном центре страны, но и приобрести недоступные в глубинке (да и не только там) дефицитные товары.

     Организаторы съезда понимали, что одной из «угроз» съезду был уход писателей за покупками по магазинам города. Тогда очереди заменят им посещение заседаний. Поэтому решили сделать снабжение делегатов централизованным – все они могли делать покупки в специализированном магазине № 118. Надо сказать, что подобные мероприятия были для работников советской торговли не в новинку, так аналогичным образом, например, в этом же магазине было организовано снабжение героев-челюскинцев.

     В этот магазин поступили на продажу фондовые товары (готовое платье, обувь, трикотаж) на сумму 7500 р., также товары других групп: хлопчатобумажные и шелковые ткани, резиновые изделия, 300 Московских патефонов (по 326 руб.), 100 Гатчинских патефонов, 8000 грампластинок, 50 велосипедов, 200 карманных часов[64]. Одним из счастливых покупателей был Е. Шварц, купивший в распределителе патефон с пластинками.

     В связи со съездом магазин был переоборудован и переоформлен, был изготовлен специальный пропуск в магазин и установлен особый порядок приобретения делегатами товаров.

      Уже после начала работы съезда его организаторы решили устроить прощальный банкет, для чего Президиум съезда обратился к директору треста ресторанов Толчинскому с просьбой устроить 1 сентября банкет в Колонном зале Дома Союзов на 800 человек делегатов и гостей из расчета примерно 150 руб. на человека. Для этой цели Тресту ресторанов было переведено 120000 руб[65].

     Надо отметить, что на съезд деньги давались щедрой рукой, но их все равно не хватало.     Сметой Оргкомитета, утвержденной Пленумом Бюджетной Комиссии, расходы на проведение Съезда предусмотрены были в сумме 866800 рублей. Однако Балансовая Комиссия снизила сумму расходов до 250000 рублей. Но затем было принято решение о значительном расширении нормы представительства литераторов на съезде и приглашении ряда зарубежных писателей. В связи с этим Оргкомитет ССП просил заместителя председателя Совнаркома В. Куйбышева отпустить дополнительно 577 тысяч рублей на проведение съезда и 278594 рубля на организацию выставки к съезду[66].

     27 мая 1934 года СНК постановил отпустить дополнительно к утвержденной на проведение съезда и организацию смете 400 тысяч рублей из резервного фонда СНК. А в день открытия съезда было выделено еще 200 тысяч рублей «на расходы по созыву съезда писателей»[67].

       Организаторы расплачивались не из своего кармана, поэтому не были заинтересованы в рациональном использовании средств и не скупились на дополнительные расходы. Существует любопытный документ, ярко отражающий их бесхозяйственность, составленный на имя председателя Совнаркома В. Молотова членом Оргкомиссии съезда В. Ставским:

     «Оргкомитетом ССП для проведения 1-го Всесоюзного съезда Советских Писателей получено от Наркомфина СССР по бюджету 250 тыс. р., из резервного фонда СНК – получено 400 тыс. р. в июне и 200 т. р. в августе. Всего получено на проведение съезда 850 т. р.

     Съезд должен был закончиться 25-го августа, но в связи с перенесением открытия с 15 на 17 и расширением работы форума, он закончился только 30 августа.

     Фактические расходы на проведение съезда по заключенным договорам составляют приблизительно 1.200 т. р.

   

Питание 600 чел. делегатов, 100 гостей и 80 чел. обслуживающего персонала	391000 р.
Оплата проезда делегатов 450 чел.	80000 р.
Суточные делегатам за время нахождения в пути	24000 р.
Оплата гостиниц	90000 р.
Оплата помещения в Доме Союзов и художественное оформление помещения	60000 р.
Культработа по обслуживанию делегатов (театры, экскурсии и пр.)	60000 р.
Оплата транспорта (автобусы, автомобили)	50000 р.
Стенограммы	15000 р.
Канцелярские, типографские и почт. тел. расходы	15000р.
Организация выставки в ЦПКиО	360000 р. 1185000 р.

 

 

     Таким образом, для покрытия всех расходов по съезду Оргкомитету ССП сейчас недостает 295000 р.

     Так как основные расходы Оргкомитета по организации съезда падают на оплату питания делегатов, оплату гостиниц, суточных и оплату проезда, задержка предоставления Оргкомитету недостающих средств неизбежно приведет к задержке оплаты самых неотложных и необходимых расходов»[68].

     Таким образом, расходы на съезд составили сумму, равную средней годовой заработной плате 754 трудящихся[69].

     В ходе работы съезда были совершены некоторые финансовые злоупотребления. Основываясь на архивных документах, можно рассказать об одном из них. В 1934 г. директор Дома советских писателей (ДСП) совершил злоупотребление, которое стало потом традиционным для руководителей данного учреждения, выдав себе и другим работникам администрации премию из средств выделенных на проведение съезда[70]. В 1936 году на это нарушение было указано инспектором Быстровым, и директору пришлось давать письменные объяснения. В них он указал на то, что во время работы съезда ДСП вел «большую работу по организации вечеров, концертов и встреч, преимущественно в ночное время, по окончании заседаний съезда», за что, собственно, и была выписана всем работникам, принимавшим участие в работе в ночное время премия. Она была оформлена приказом № 42-а по ДСП от 5 сентября 1934 г. вместо выплаты премиальных. Выплату оформил помощник ответственного секретаря Крутиков из средств отпущенных на проведение съезда. Самому директору была выдана компенсация в размере месячного оклада 800 рублей. В тоже время приказом за подписью директора от того же числа была выдана компенсация 14 сотрудникам Дома писателей в размере месячного оклада. Кроме того заседанием рабочей тройки правления ДСП за ударную работу были премированы 10 человек (6 – деньгами, а 4 – вынесена благодарность). Директор получил еще 350 рублей, а его заместитель - 300[71].

     3 марта 1936 года состоялся Секретариат Правления, на котором обсуждался вопрос о грубых нарушениях финансово-бюджетной дисциплины, таких как недостаточное оформление документов, несоблюдение правил по учету спецфонда и его расходованию, превышение имевшихся фондов по премированию. В результате был объявлен выговор директору ДСП Е. Чеботаревской, заместителя директора ДСП Крылова и главного бухгалтера Серова освободили от работы. Секретариат постановил запретить дирекции ДСП всякие премирования без согласования с ним.

     В связи с этим, интересно высказывание А. Щербакова: «[…] В данном случае нет уголовного дела, некого под суд отдавать, но надо порядок в Доме Писателя навести, там нет единоначалия. Тов. Ляшкевич не имеет права распоряжаться вашими деньгами, если он неправильно действует – можете не подчиняться […]»[72].

       Были и другие злоупотребления. Р. Левин (заместитель наркома финансов) писал В. Молотову: «Обращают на себя внимание исключительно высокие расходы по организации выставки в ЦПКиО, на которую затрачено 337 тыс. руб.»[73]. Но, видимо, власти не хотели выносить сор из избы и расследование возможных финансовых нарушений так и не было предпринято.

   

 

***

     Очевидно, власть всячески старалась угодить депутатам съезда. Для них были созданы превосходные по тем временам условия. Вряд ли многие из прибывших на съезд провинциалов вообще могли позволить себе приехать в Москву без командировки, а уж если бы они и приехали, то уж точно не смогли бы поселиться в таких фешенебельных гостиницах, в которых они жили. Дорогу писателям оплатили в оба конца. Так что никаких затрат на поездку у них не было.

     Если попытаться восстановить культурные мероприятия на съезде, то их расписание выглядело следующим образом: 

     18 августа – днем состоялся праздник, посвященный дню авиации, в котором приняло участие 500 делегатов и 100 гостей, вечером делегаты посетили летние сады и театры, писатели посмотрели спектакли «Фиалка Монмартра», «Женщина и море», «День и ночь».

       19 августа – в помещении Оргкомитета был проведен просмотр фильма «Челюскин».

       20 августа – была организована экскурсия в планетарий, прошел просмотр кинофильма «Новые энтузиасты».

       21 августа – состоялся осмотр Музея Западной живописи.

      Писателей прекрасно кормили на съезде (особенно на прощальном банкете). Если средняя стоимость обеда рабочего составляла 84 коп., служащего в учреждении – 1 руб. 75 коп., а обед в коммерческом ресторане стоил 5 руб. 84 коп.[74], то стоимость питания делегатов составляла 40 руб. в день. Прощальный банкет писателей был поистине царским, поскольку меню составляли из расчета 150 рублей на человека. Думается, что в обычной жизни писатели так не питались.

    Правда, изобильный стол не сделал мероприятие веселым: «После съезда устроен был большой банкет. Столы стояли и в зале и вокруг зала в галереях, или как их назвать. Я сидел где-то в конце, за колоннами. Ходили смутные слухи – что, мол, если банкет будет идти пристойно и чинно, то приедут члены правительства. Однако банкет повернул совсем не туда. […] когда Алексей Толстой, выйдя на эстраду, пытался что-то сказать или заставить кого-то слушать – на него не обратили внимания. […] Не только Толстого – друг друга уже не слушали. Потом рассказывали, что Горький прикрикнул на Толстого: «Слезайте сейчас же», когда вышел он на эстраду. Не было и подобия веселого ужина в своей среде. […] У меня заключительный банкет вызвал еще более ясное чувство неорганичности, беззаконности происходящего, чем предыдущие дни. Все разбрелись по фойе. Играл джаз. Иные танцевали. Иные проповедовали»[75].

     Удалось найти и еще одно воспоминание об этом мероприятии: «Рассказывают, что было очень пьяно. Что какой-то нарезавшийся поэт ударил Таирова, обругав его предварительно «эстетом» […]»[76].

    Большинство исследователей быта тридцатых годов прошедшего столетия заявляют о сильнейшем дефиците, царившем в нашей стране в то время[77]. Делегатам предоставили возможность приобрести необходимые товары. Если на члена семьи рабочего в год приходилось около 9 метров ткани, в основном ситца, 40 см. шерсти, менее пары кожаной обуви и одна калоша, то писатели смогли с лихвой перекрыть эту норму, совершив покупку в специальном магазине[78].

     В этом же магазине писатели смогли приобрести и хозяйственные вещи, которые обычная семья практически не покупала (расходы на них составляли около 1 руб. на человека в месяц, столько же, сколько тратилось на покупку мыла)[79].

     На культурные расходы делегатов было потрачено 51 руб. 80 коп. на человека. Вряд ли такие расходы мог позволить себе обычный рабочий, средняя зарплата которого составляла 125 руб. или учитель, зарплата которого была 100-130 руб[80].

    Не все депутаты посещали официальные мероприятия, были и те, кто провел время по своему усмотрению. Е. Шварц вспоминал: «Олейников, по-моему, на съезде побывал всего два-три раза, а то все где-то гулял. Жил как хотел»[81].

    

***

     Несмотря на все усилия власти – подкормить и угодить - кулуарные оценки съезда резко отличались от помпезных газетных статей. Разброс мнений колебался в диапазоне от «ничего нового съезд не дал» до «после съезда наше положение ухудшится». В целом оценки писателей можно разделить на несколько групп. Ал. Митрофанов отметил, что Оргкомитет занимался только маститыми писателями, не обращал внимание на молодых[82]. «…ничего нового съезд не дал» - таково было мнение Л. Леонова, подобной же точки зрения придерживался А. Новиков-Прибой: «Все, что съезд вообще дал: «да здравствует Горький»» и Л. Сейфуллина: «Съезд не дал конкретных результатов»[83]. Неудовлетворительный итог съезда отмечал, например, А. Карцев: «… съезд, конечно, не может удовлетворить ни в малейшей степени: на нем, по существу, не был разрешен ни один конкретно-творческий вопрос». Подобного мнения придерживался Юрий Никулин: «Это был съезд людей уже затронутых разложением [….]. Поговорите со всей массой писателей – разве один из них ждал чего-нибудь от съезда и разве кто-нибудь получил что-нибудь от него?»[84].

     Руководство страны интересовало, какое впечатление произвел съезд на литераторов, какие у них остались воспоминания, сумел ли он должным образом воздействовать на их сознание. Для выяснения настроений писателей секретно-политический отдел ГУГБ НКВД СССР продолжал составлять справки.

     Оказалось, что после съезда писатели занялись решением бытовых вопросов, разъехались на отдых и в творческие командировки, поэтому общественно-политические вопросы их мало интересовали. То, что после съезда писатели не говорили о нем, произвело на начальника секретно-политического отдела ГУГБ Г. Молчанова и его заместителя ошеломляющее впечатление: «Более всего поражает то, что после съезда писателей очень мало говорят о нем. Словно все сговорились хранить молчание»[85].

     Далее в этой же справке он сообщал, что на ряде встреч писателей по разным поводам (просмотр нового фильма, вечер встречи русских и грузинских писателей) о съезде не говорили ни слова.

    Несмотря ажиотаж вокруг съезда, после окончания его работы о нем стали быстро забывать.

      Однако съезд остался в истории благодаря нескольким обстоятельствам. Прежде всего, он запомнился необычностью и пышностью происходившего – несмотря на изменившееся со временем отношение к произошедшему, по масштабам проведения и организационным задачам такое мероприятие было первым в советской, да и в мировой истории.

      Один из участников съезда Валентин Катаев считал важным итогом съезда появление нескольких крылатых выражений, произнесенных ораторами съезда. Одному из них он приписывает иное авторство, чем принято традиционно считать: «Сразу же понравился постоянно повторяющийся афоризм: «Писатели – инженеры человеческих душ».

     Это крылатое выражение впоследствии приписывалось разным лицам, но на самом деле его автором был Юрий Олеша, который за несколько дней до открытия съезда употребил его в своей статье, напечатанной, если мне не изменяет память, в «Известиях»[86].

     Другая крылатая фраза родилась уже на самом съезде, и ее автором был ленинградский писатель Соболев, произнесший с трибуны съезда: «Партия и правительство дали писателю все, отняв у него только одно – право писать плохо»[87].

     Позднее I съезд стал эталоном проведения для последующих съездов, но достичь того же размаха и влияния больше не удавалось. Накануне проведения Второго съезда в 1954 г. писатель М. Бубеннов, обеспокоенный его организацией, направил письмо Г. Маленкову, в котором, в частности, говорилось: «Прежде всего, вызывает глубокое беспокойство подбор основных докладчиков. На Первом съезде писателей тон был задан докладом А. М. Горького. […] На Втором съезде основным докладчиком утвержден А. Сурков. Неплохой поэт и организатор, он очень часто и с пользой для дела выступает с речами на всевозможных собраниях, но вряд ли он сможет выступить с основным докладом на съезде, где требуется сделать глубокий философский анализ советской литературы за двадцать лет, где необходимо наметить пути развития литературы на будущее. Расстояние между А. Сурковым и М. Горьким так велико, что появление А. Суркова на трибуне съезда в качестве учителя советской литературы может вызвать только иронию»[88].

     Проведение I съезда советских писателей не было безупречным, хотя власти удалось привить советским обывателям мысль о единстве советских писателей, о бескорыстной заботе о них советской власти.

    Идеологически съезд не до конца выполнил свои задачи еще и потому, что не удалось интересно осветить в печати данное мероприятие. Читателя завалили количеством материалов съезда и о съезде (зачастую в разных газетах печатали одно и тоже: бесконечные стенограммы, похожие друг на друга интервью с писателями кочевали из одной газеты в другую), а не привлекали их качеством.

    Для каждого конкретного делегата итоги съезда выразились в том, что он примерно понял, чего хочет от писателей власть. Также литераторы получили возможность бесплатно съездить в Москву, посетить ряд культурных мероприятий и купить необходимые товары.

     Сопоставляя потраченные материальные ресурсы и организационные усилия с идеологическими результатами съезда, можно сделать вывод о том, что он был не настолько эффективен, как это принято считать в исторической литературе доперестроечного периода.

     Несмотря на все огрехи I съезд советских писателей состоялся. Власть продемонстрировала свою заботу о преданных ей писателях, свою щедрость и готовность оплатить «услуги». В свою очередь, писатели продемонстрировали внешнее единство и закрепили свой навык двоемыслия. Большая сделка состоялась.